Я каждый день думал о том, что когда-нибудь Романова одумается и вернется обратно, но этого не происходило. Она была из тех, кто всегда держит свое слово, но я тоже отличался упрямством, возможно, девушка еще не понимала всего этого... На что я надеялся, когда возвращался с очередного задания домой? На то, что меня встретит она? Обнимет и скажет, что очень скучала. вздор, чепуха, немыслимо. Я каждый раз возвращался в квартиру, но ее не было, никого не было...
Я боялся впустить в свою жизнь кого-то еще, боялся, что меня опять отвергнут, используют и бросят, как ненужную игрушку. Мне не хотелось видеть возле себя женщин, потому что я невольно начинал сравнивать их с русской, и так каждый раз... на протяжении этих чертовых дней! Мне было тошно от того, что я не могу забыть Романову, а еще хуже, что не могу найти в себе силы попытаться жить дальше. До сих пор не завел себе девушку, даже домашнее животное... Не хотел привязываться к какому-то существу, просто хотел нормально жить, как раньше.
"Как раньше никогда не будет, я знаю..." - говорил мне мой внутренний голос каждый раз. Я убрал с полок фоторамки, где обнимаюсь с рыжеволосой девушкой, просто засунул их в коробку и запер в шкафу. Хотел выкинуть, но не смог. Это слишком, даже для меня. Иногда, когда мне нужно что-то достать с верхних полок, то я обязательно натыкаюсь на эту коробку... и все. Я не открываю ее, но знаю, что там хранится, от этого становится скверно на сердце и душе.
Многие скажут, что я все близко воспринимаю к сердцу, но это не так. Я не подавал виду, что расстроен, ведь нужно было быть сильнее этого. Само собой я никому не говорил о том, что сказала мне Романова при нашей последней встрече. Никто не должен был знать обо всей сути разговора...
Само собой я до последнего не хотел верить в то, что мне говорила шпионка. Я мог поклясться, что сплю, но сон этот был самым ужасным из тех, которые мне довелось увидеть. В какой-то момент времени при нашем разговоре я даже потряс ее за плечи, пытаясь вернуть Наташу в реальность, сказать, что она дома... пусть перестанет шутить, но это была не шутка. Она не умела врать мне, потому что за то время пока мы работали с ней вместе, я успел выучить ее привычки, досконально изучил мимику, жесты, реакцию на то или иное действие...
В тот день она не лгала, поэтому становилось еще хуже. Я верил ей, как я мог верить кому-то, кроме себя? А потом... потом она просто ушла из моей жизни, словно, никогда в ней не было русской шпионки. Ушла и оставила в груди выбоину, прямо на том месте, где должно было быть мое сердце. Смешно, но раньше я не замечал в себе человечности, раньше я никогда не поддавался эмоциям и чувствам... Она перевернула мой мир, мою жизнь, изменила привычки и характер. Она сделала меня еще сильней и слабее одновременно. С одной стороны я перестал верить всем вокруг, совсем убил в себе человечность и открытость, но с другой.... я с трудом переживал дни, хотя в последнее время было проще.
Я уходил с головой в работу, поэтому на мысли не было времени, поэтому я почти забыл. Почти смог преодолеть себя, найти смысл существования не в девушке, а в чем-то ином...
Помню, как хотел переехать в другое место, потому что вещи вокруг напоминали о прошлом. Где-то рядом с коробкой в шкафу хранятся вещи Наташи... Я их не трогал, даже не доставал с того самого момента, как убрал их туда, надеясь на то, что она шутила со мной. Мне было плевать на то, что я веду себя, как влюбленная девчонка. потому что у каждого были сои слабости...
Я убивал.
Выслеживал.
Дни ночи тренировался.
Почти не имел друзей.
В любое время суток выходил на задания.
Всегда думал лишь о работе.
Не знал усталости и боли.
Разве, не мог я поддаться чувствам? В этом и была моя главная ошибка... Ошибка, которую я не хотел вспоминать никогда больше.
Да, женщины вокруг меня ходили, даже пытались как-то меня утянуть из серых будней, но дальше одного свидания никогда не заходило. Мне не нравилось в них то, что они не такие, как я привык! Единственное, что можно было выжить из этих женщин - это отличные ночи... потому что только, находясь в постели с кем-то я ощущал себя вновь мужчиной, а не роботом.
Все не то... как всегда не то, что было нужно мне...

---

Я потирал глаза и лицо быстро, стараясь понять, что это - сон? Неужели, я сплю? Нет, не сон. Во сне Романова всегда просит прощения, а сейчас просит помощи. Что я могу сделать? Я, конечно, гожусь в няньки немного, даже медики... Смог ее переодеть и заставить лечь, что уже подвиг, зная самостоятельность этой девушки.
Сердце говорило мне немедленно бросить это дело и уйти куда-нибудь, оставить Черную Вдову здесь и будь, что будет. Неужели, она до конца жизни будет играть со мной? Приходить, когда нужно и уходить просто так!
Я потряс головой, потому что эмоции не давали мне думать адекватно и логично. 
"Она использовала тебя! Просто бросила, как очередную пару перчаток! Вытерла ноги и ушла, будто никогда не знала! Очнись, Бартон! Ты ей никогда не был нужен! Ни-ко-гда!" - Пролетело в голове, но я вновь закусил губу до боли, устремляя свой холодный взгляд прямо на девушку.
Наташа не дает мне обработать рану, спрашивает, верю ли я ей? Я горько усмехаюсь, потому что хочется сказать ей в глаза, что она, возможно, не предавала всех, но меня...
"Какой же ты эгоист, Клинт!"
- Я стараюсь верить, Наташа, - сказал я и выдохнул, потому что, чем больше я думал, тем меньше верил себе и своему жизненному принципу... "никогда больше не верить Романовой". Никогда не верить ее словам, потому что вера плохо заканчивается...- но ты свой лимит доверия почти исчерпала, поэтому лучше расскажи, что к чему, пока я совсем не разуверился в ...тебе.
Мой голос был тверд, холоден, почти безэмоциональный. Чего же она от меня ожидала? Да, первые минуты я не мог поверить в то, что она стоит на пороге моего дома и просит помощи, поэтому и немного дался перед волной эмоций и воспоминаний. К сожалению или радости у меня была отличная память, поэтому я помнил не только хорошее, но и плохое... все слова, все-все-все, что она говорила мне за все время нашего с ней знакомства.

Чем дольше я знал Романову, тем больше понимал, что не знаю ей совсем. Она никогда не раскрывала свои тайны, хотя я был, возможно, единственным человеком, который знает о русской шпионке столь разнообразную информацию. Она говорила, что рассказывает мне многое, но больше утаивает для моей же безопасности. Смешно, но что было опаснее? Жизнь под одной крышей с русской девушкой или мафия и убийцы?
Наталья имела горячий нрав, поэтому я хорошо помнил ссоры, которые могли дойти до драк и разбирательств на повышенных тонах с угрозами свернуть шею и сломать ноги. Вдова умела устраивать "веселую" жизнь, но это мне и нравилось в ней. Я понимал, что заткнуть Романову можно только двумя проверенными способами: ударом по голове или поцелуем. У нее были свои слабости, одна из которых - я. Да, шпионаж шпионажем, но она всегда оставалась женщиной, человеком, которому нужно удовлетворять все свои потребности, включая потребность в ласке, заботе и сексе. В чем она была хороша, да...

"Ученый? Хорошо, допустим, что было так..."
Я сел рядом с Наташей на кровати, но не встречался с ней взглядом, потому что думал о ее словах. Я не хотел верить, не хотел... Я встал с места и подошел к окну, вглядываясь за него.
"Она врет, опять врет... На этот раз она подставит и тебя, Бартон, даже не вспомнит о прошлом..." - твердил мой разум, но я отказывался верить, потому что не могла Романова так низко пасть.
- Зачем тебе этот чип вообще был нужен? Ты можешь хоть немного времени забыть о том, что нужно убегать, следить и спасть свою жизнь? - Спросил я, когда обернулся к девушке, вновь подходя к кровати, где она лежала, - ты никогда не думала о своей безопасности и жизни! Боже, да я вообще удивлен, как с такой биографией ты до сих пор жива и тебя не убрали те люди, которым ты перебежала дорогу! - Закончил я громче.
Я всегда осуждал Наташу за ее жизнь, за то, что она больше делает, чем думает. Она бралась за какое-то дело, но не думал о последствиях... Но все вокруг давно жили по принципу механизма. Затронешь одну шестеренку, и все другие тоже пустятся в ход, а там и часы пойдут. Часы, которые отмеряют время до твоей смерти.
"Время не изменило ее!" - Заметил я и покачал головой. Она пришла сюда в крови, говорила что-то про чип и врагов, но что я мог сделать?
- Разве, я могу тебе чем-то помочь? Я агент Щ.И.Т., а не супергерой, который за пару секунд уничтожит всех твоих врагов, - сказал я и пожал плечами, потому что не знал, как можно все провернуть... Она уже думала о том, как все сделать так, что ее не замели?
"Сейчас никто не знает о том, что она здесь, но это только пока... Пройдет пара часов, и сюда примчатся агенты Щ.И.Т., да и из других организаций..."
Я немного поджал губы, когда услышал о том, что она никогда не хотела подставлять меня под удар. Да, все верно... Под чужой удар никогда не подставляла, только под свой собственный, как иначе.
- По-моему, скоро разговор с тобой будет караться смертной казнью, - сказал я и фыркнул, потому что понимал, о чем шла речь. Тут и раздался звонок на мой мобильный.
- Отлично, похоже, кто-то уже пытается воплотить мои слова в жизнь, - пробурчал я тихо-тихо, отвечая на звонок.
- Бартон, возможно, Романова может заглянуть и к тебе, - раздался голос одного из агентов на том конце провода. Да, они опаздывают, судя по тому, что Наташа уже минут двадцать, как у меня в квартире!
- Не помогай ей, не верь... Она все это время лгала не только нам, но и тебе.
Мой разум вновь поддержал агента, но все же я старался пока не поддаваться спонтанным мыслям.
- Конечно, если я ее увижу, то обязательно сообщу организации, - ответил я и взглянул в глаза Наташи прямо, потому что она понимала, что ее ищут, а я уже лгу людям, на которых работал, - тебя искали, пока еще не знают о том, что ты решил зализать свои раны у меня в гнезде.
Я выдохнул и посмотрел на девушку, стараясь понять... что дальше?
Хотел бы я знать, что у нее на уме, никогда не мог угадать, о чем думает эта девушка? Уж точно не о своей жизни и об окружающих.
- Почему я должен верить тебе вообще? - Вырвался вопрос, потому что обида никогда меня не покидала, а сейчас особенно обжигала все тело, отдаваясь где-то в сердце глухим стуком. Я хмыкнул и сел в кресло, стараясь не отводить от русской взгляда... - Почему я должен верить тебе после того, как ты ушла. Тебе не кажется, что ты много просишь у меня, - говорил я, подбирая слова тщательно... она не должна знать, что я страдал, да и до сих пор не отошел еще от предательства, - Наташа...
Я надеялся на то, что она ответит мне. потому что времени оставалось все меньше и меньше, а от этого зависела не только ее жизнь, но и моя... жизнь, репутация, доверие организации.
"Зачем вообще приходить домой к своему бывшему? Разве, это не тот человек, который с радостью продаст тебя со всеми твоими потрохами..."
- Ты не можешь просто взять и вломиться в мою жизнь... - сказал я тихо, покачал головой, потому что нужно было сопротивляться. Пусть она знает, что я испытывал тогда, когда пытался ее остановить... когда слушал ее... когда она топтала мои чувства... разбивала сердце... - я не хочу этого!
Я встал из кресла и подошел к столу, опираясь руками на крышку. Не думал, что будет так тяжело... Но я должен был давно это сказать, еще в тот момент, когда она перешагнула порог МОЕГО дома.
"Она никогда больше не посмеет играть со мной... никогда не будет использовать. Я не должен поддаваться! Не должен... слишком много боли она принесла мне, слишком... Сначала привязала к себе, а потом сама же порвала эти узы".
Я не смотрел на русскую шпионку, потому что злился на себя за слабость перед ней! Сколько она может меня убивать своими словами и поступками? Не было в целом мире человека, который настолько знал бы меня... знал мои слабые места и давил на них.
Стальной трос сейчас стягивал мою грудь.
Крепче.
Все сильнее и сильнее, не давая шанса вдохнуть и выдохнуть.
"Ненавижу..."
Я задыхался от обиды и злости... от ярости, которая разъедала меня изнутри и просила мести... но я не мог. Я все еще помнил Наташу Романову такой, какой она была раньше.

Сказать что этот день был воистину великолепен значит сказать что-то нелогичное и не в тему. День не был великолепным, не был ужасным, он был абсолютно обычным. А что это значило? Верно, что судьба подкинет какую-нибудь неразрешимую задачку.
Школа города Невердейл была... была. Это пожалуй все хорошее, что можно о ней сказать. Конечно, ученики ее любили, учителя были отнюдь не любителями и образование было на должном уровне, но вот вид ее наверняка заставил нового директора сначала сесть и заплакать, и только потом что-то делать. Первым делом деятельный директор решил починить крыльцо. Оно никому не мешало жить и наверное, как и все остальное, простояло бы до лета, но тут в его крыльцевую голову закралась мысль прилечь и отдохнуть. Что крыльцо и сделало, накрывшись сверху обвалившейся крышей. Единственный плюс был в том, что в этот момент там никого не было.
Ну а дальше, директор оперативно нашел свежих студентов, которые за определенную плату готовы достать с неба звезду, показал им фронт работ... тогда еще один из тех свежих студентов, стоя рядом с Гербертом присвистнул, мол, как так-то вообще получилось, крыльцо же крепкое, он сам на нем за столько лет чего только не переделал. Ну а потом, гордость за свою альма-матер взыграла еще больше и он, приняв на себя "командование" успокоил директора, что все будет в лучшем виде. Герберт этого не понимал, в свое время как-то только и мечтавший о том, чтобы поджечь родную школу. Родная школа правда, так и не подожглась, но зато он переехал на новое место, где благополучно забыл о нелюбимом месте.
В первый день правда, они только убрали весь мусор и подготовили место, в конце концов, студенты тоже люди, а май, скорые экзамены... никто же не обидится походить еще несколько дней через черный ход. Кто-то, ближе к концу работы, невзначай предложил "а может быть не стоит снова делать крышу, а сделать все стандартно как у всех, меньше проблем будет и меньше риска"? И директор внезапно согласился, освободив рабочих от части обязанностей тем самым, ну и сохранив на это денег.
Сегодня они наконец доделали все, как и обещали, "в лучшем виде" и разошлись. Остался только Герберт. Что ему готовиться, только читать и запоминать, а записать что-то - дело быстрое. Он какое-то время действительно оставался у крыльца, следя чтобы ничего не случилось. А потом отошел в кафешку, недалеко отсюда. Обычный день, самый обычный. И поэтому, когда он вернулся, он не особо удивился, еще издалека приметив фигуру на крыльце. Берт поначалу не понял в чем дело, но уже подходя, ближе, все становилось на свои места. Вот же он, этот фактор, делающий хороший день, немножко плохим! Ну а если быть точнее, то склерозный директор, застрявший посреди зацементированного крыльца.
- Потрясающе! - он не мог сдержать восхищенного возгласа. Застрять прямо посередине крыльца - это талантище.

Этот день Джим собирался провести в автомастерской. Вчера пол ночи он помогал друзьям-кабельщикам делать проводку в мэрии, а поэтому сегодня с утра он был злее, чем обычно. Даже вечно фамильярный с Сандеем босс – толстозадый увалень Фил – сегодня сторонился Джимми, дабы не попасть под случайный огонь. В обращении с боссом, надо сказать, Джим был той ещё сволочью и никогда не стеснялся крепких выражений, всегда высказывал всё напрямую. Фил терпел по той простой причине, что Сандей приносил неплохой доход автомойке, ведь у него, как у одного из лучших автомехаников города, были свои постоянные клиенты из расы богатых и знаменитых, готовых отваливать кругленькие суммы за починку драгоценных «Кадиллаков».  Джим прекрасно знал о том, что босс неплохо разжился на его работе (даже открыл прилегающую к автомастерской мойку), а потому позволял себе болтать всё, что угодно. Конечно, порой, Фил не выдерживал и одёргивал Джима, тот затихал, но минут на пятнадцать. Затем всё начиналось сызнова.
В автомастерской Джим чувствовал себя как рыба в воде. Парни и девушки, работавшие там, за долгое время стали его семьёй, хотя Сандей по-прежнему не числился в официальном списке сотрудников, по причине его частой работы с представителями преступной элиты, которым даже своего механика лишний раз светить не хотелось. Но, как во всех коллективах, в автомастерской нередки были ссоры и распри. Чаще всего их причиной становился Джим, вечно всем недовольный: то помощник положил не туда инструменты, то мойщики растащили запчасти. Больше же всего недомолвок у Сандея было с – теперь уже бывшим – аэрографом, которого Фил недавно попёр за беспробудное пьянство и нежелание появляться на работе. Не любил Джим аэрографов, как и других художников, в принципе. Он не мог удержать себя от критики, хотя и рисковал раскрытием своего прошлого. Ни один из пятерых аэрографов, работавших в автомастерской за последние три года, не удовлетворял Джима. Усмешки друзей и заявления типа «рисовал бы тогда сам», вызывают у Сандея несколько неадекватную реакцию. Просто им невдомёк, что перед ними бывший художник, как истинный герой эпической поэмы, отрёкшийся от своего занятия из-за неразделённой любви.
С утра всё шло как обычно. Джим копался в машине постоянной клиентки, пожалуй, слишком часто разбивавшей своё авто и, очевидно, питавшей слабость к своему автомеханику. Впрочем, Джима мало заботили женщины среднего возраста, с достатком, видевшие в его лице не только заблудший субъект общества, который необходимо перевоспитать, но и весьма неплохо сложенного мужика.
Время близилось к обеду, когда Джимми закончил все дела с машиной, и спокойно болтал с помощником, ожидая, когда стрелка часов доползёт до назначенного часа и можно будет пойти поесть. Сандей не был голоден. Он, вообще, мало ел, но тухлая атмосфера автомастерской давила на него, как на истинно творческую личность. Ему хотелось сменить обстановку, и он думал лишь о том, как бы поскорее свалить, пропуская мимо ушей слёзные жалобы помощника на свою подружку, которая от него залетела, а потом то ли оказалась мужиком, то ли его сестрой.
Фил, получивший от Джима с утра втык за то, что передал машину, которую чинил Сандей, другому механику, решил отыграться на своенравном подчинённым и велел Джимии уйти на обед последним (в обеденное время на посту оставалась только секретарша Фила – пышногрудая блондинка, вожделенная мечта всех механиков и мойщиков).
Джим уже успел отпустить помощника и трижды не самыми добрыми словами помянуть босса, когда к мастерской подкатил какой-то мужик, тащивший на буксире жалкого вида машинку. При взгляде на это Джим машинально закрыл лицо руками: «Ещё одна», - промелькнуло у него в голове.
Хозяйкой машины оказалась… да, блондинка, но совершенно не шлюховатого вида, как ожидал Джим, а вполне приличного, свойского. Сандей тут же погрузился в созерцание фигуры пришелицы. Ведь появление девушки всегда привлекало внимание мужской части «населения» мастерской. Надо сказать, Джим был большим поклонником женской красоты, пускай и слыл заядлым женоненавистником. Он действительно не терпел женщин, но только определённого рода: слишком помешанных на себе и своей внешности, слишком много думающих своими безмозглыми крашеными головками, которые Джиму так и хотелось разбить об асфальт.
Новоприбывшая барышня бойким шагом подошла к одному из самых старых и ненадёжных механиков. Из этого Джим сделал вывод, что она не местная, ведь все жители Боулдера были в курсе, кто круче всех сечёт в машинах.
Джим развалился на сложенных в стопку шинах и наблюдал за тем, как механик отказал несчастной. «Не повезло тебе», - подумал Сандей. Вдруг, к его несчастью, взгляд блондинки устремился на него. Очевидно, Джим слишком сильно увлёкся изучением её прелестей, совсем забыв о приличиях, чем привлёк хотя бы подсознательное внимание девушки… Теперь бойкие шаги, показавшиеся Джиму сходными с поступью Сатаны, что в час Страшного Суда, распахнёт врата в Ад для грешников. Сандей нервно сглотнул. Меньше всего ему хотелось общаться с незнакомкой, копаться в её машине, решать её проблемы. Джиму хотелось на обед, поболтать с друзьями, съесть грёбанный бургер. Похоже, теперь обед обламывается.
Блондинка обратилась к Сандею с милой улыбкой и вопросом, не сможет ли он ей помочь. Перво-наперво в ответ она получила лишь испуганный кроличий взгляд Джима, а об улыбки не могло быть и речи. Он и так редко улыбался. Лишь в моменты искреннего счастья, от которого сейчас он был так далёк.
- Фииил! – было первым, что вырвалось из уст Джима, спустя несколько секунд молчания. Офис начальника отозвался гробовой тишиной. «Ушёл обедать, мразь», - бросил про себя Джим. Послать блондинку куда подальше он в любом случае не мог, потому что таков закон автомастерской – все клиенты должны быть обслужены и счастливы. Фил же мог спихнуть дамочку кому-нибудь менее опытному. Быстро изобразить крайнюю занятость Джиму тоже не удалось. Хотя бы по причине того, что он полулежал на автомобильных шинах, и всё его существо было исполнено лени и безмятежности аккурат до приезда блондинки.
- Пошли, посмотрим на твою колымагу. - Мрачно ответил, наконец, Джим на вопрос девушки и зашагал к её машине. «В конце концов», - рассуждал он: «Я не обязан быть вежливым с клиентами».
Подойдя к машине, Сандей критично оглядел её, потом открыл капот, из-под которого на механика повалил дым. «Потрепала тебя эта сучка», - Джим покачал головой, поглядев на вусмерть сгоревшие провода.
- Пиздец машинке-то твоей, детка, - бросил Сандей хозяйке, как подруге. – Починить нельзя… То есть, я мог бы. Но задорого. И времени понадобиться много.
Никогда в жизни Джим не разговаривал так дерзко с клиентками. Ему было интересно посмотреть на реакцию этой блондинки. Он предположил, что она оскорбится и уйдёт в расстроенных чувствах, а заявится под вечер с деньгами и просьбой починить как можно скорее. Они всегда так делают. Даже самые стервозные. А у этой лицо настоящей стервы.
Сандей захлопнул капот.
- Вот напокупают себе прав, а потом машины страдай, - Джим любовно провёл бледной рукой по разогревшемуся почти до температуры Солнца капоту. – Ну, ничего, будешь у меня в норме.
Джим всегда искренне сочувствовал многострадальным женским машинам, претерпевающим такое, чего не приснилось бы ведьмам, попавшим в лапы инквизиторов. Он жалел эти старые колымаги и дорогущие автомобили. «Один хер – водить не умеют», - говаривал он своим приятелям. И был прав. Мало кто из женщин умел водить по-мужски, ведь у мужчин своя логика, а на дороге правит именно она.
Борясь с диким желанием выпроводить так поначалу приглянувшуюся ему блондинку вместе с её машинкой нахуй из автомастерской и пойти обедать, Джим попытался улыбнуться. У него не получилось. Должно быть, со стороны он выглядел как придурок. Хотя ему было без разницы. Он никогда не замарачивался тем, что о нём подумают другие. Просто делал и всё. Ещё с тех времён, когда Ханна была с ним. Возможно, это она научила Сандея этому: насрать на всех и делать то, что делаешь. Лучший совет из всех, что можно дать человеку, сбившемуся с пути. Но прислушается ли он, поймёт ли – другой вопрос. Будет ли у него желание откликнуться на это, хватит ли смелости протоптать собственную дорожку, победить долбанные стереотипы? Ведь это могут далеко не все.
Вернувшись в реальность, Джим поглядел на клиентку: светлые волосы, открытая майка, рваные джинсы: всё очень органично смотрелось на её худом теле.
Ну вот, он опять ведёт себя как сексуальный маньяк.
Что ж, это выход. Может, она испугается его и сбежит.
Наконец, Джиму удалось расплыться в улыбке. Он в самых ярких красках вообразил себе побег клиентки, вставшей ему почти поперёк горла.
Наверное, снова выглядел как дебил: «Похуй».